Я уезжаю навсегда, и вообще все всегда уезжают навсегда.
М. Фрай
* * *
Снейп на мгновение замер, потом с обреченным видом обернулся и взглянул в глаза директору.
– Да, Альбус?
Дамблдор вздохнул. Общение с Северусом всегда было нелегким занятием, а сегодня тот явно вознамерился превзойти самого себя.
– Северус, – твердо сказал он. – Я же вижу, что ты не все сказал. Тебя по-прежнему что-то беспокоит...
Классически изогнутая бровь и выражение абсолютного недоумения на лице.
– Северус, я очень ценю твой талант мима, – без улыбки произнес директор, – но хватит на сегодня представлений. Номера на педсовете было вполне достаточно. Я хочу знать, что происходит.
И Снейп сдался. Когда Дамблдор перестает шутить и начинает язвить, дело определенно пахнет неприятностями.
– По правде сказать, Альбус, я и сам толком не знаю, – признался он. – Но что-то происходит, это точно. В этом... происшествии на квиддичном поле есть нечто весьма странное. И мне это не нравится.
Дамблдор помрачнел.
– Продолжай.
– Есть две вещи, которые мне не дают покоя, – начал Снейп. – Первое: Метка по-прежнему у меня на руке. Она не побледнела и не изменилась. Это может не иметь никакого значения, а может значить очень много – мы с вами об этом говорили.
Директор кивнул.
– И второе, – сказал Мастер Зелий. – Вы обратили внимание, что тогда на поле не нашли ни одной, ни другой палочки?
– Честно говоря, – сухо ответил Дамблдор, – мне было несколько не до того.
Снейп кивнул, чувствуя себя немного неуютно. Ему действительно было жаль мальчишку – но не более того. Всеобщее горе, которое он, по логике вещей, должен был разделять, но не разделял, заставляло его чувствовать себя ущербным. Его сегодняшняя вспышка на педсовете частично объяснялась именно этим.
– Так вот, – продолжил он, торопясь сгладить неловкость, – обе палочки действительно пропали. И я ручаюсь, что ни у кого не было возможности их забрать. Они просто исчезли. Я никогда не слышал ни о чем подобном, Альбус.
– Я тоже, мой мальчик, – задумчиво сказал директор. – Я тоже. Что ты собирался предпринять?
– Все как обычно, – Снейп пожал плечами. – Пороюсь в библиотеке. Возможно, загляну на Диагон-Аллею.
– Держи меня в курсе, – сказал Дамблдор, поднимаясь. – И пойдем, наконец, ужинать.
* * *
В пятницу утром Снейп объявил седьмому курсу результаты контрольной.
– Мисс Грейнджер – удовлетворительно, – кисло произнес он, почти швырнув на стол Гермионы испещренный пометками пергамент. – Мистер Малфой – удовлетворительно, с натяжкой. Не ожидал от вас.
Гермиона закусила губу, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
«Это нечестно, он же не предупреждал, – думала она. – И Малфою выговор сделал, все равно что похвалил. Как будто от меня он ожидал... Боже мой, и чего я все время реву?»
Машинально она взглянула на соседний стол и встретилась взглядом с Малфоем. Тот едва заметно пожал плечами и скорчил какую-то безобидную рожицу: мол, чего ты хочешь, это же Снейп.
Не желая соглашаться с Малфоем, Гермиона поспешно отвернулась.
– Собственно говоря, остальные пополнили ряды троллей, – Снейп закончил раздавать проверенные работы. – Понятия не имею, зачем вам вообще мои уроки...
Уже привыкшие за много лет к этой процедуре студенты молча ждали, когда Снейпу надоест анализировать их самих, их мозги, их отношение к тонкому процессу зельеварения и его, Снейповы, неподдельные страдания по поводу необходимости обучать таких тупиц. Минут через пять Снейп наконец иссяк и завершил свой пламенный монолог требованием написать на каникулах дополнительное трехфутовое эссе.
– Выберите один из вопросов, с которыми вы не справились. А теперь переходим к теме сегодняшнего урока...
* * *
Вечером Гермиона и Рон сидели на диване в гриффиндорской гостиной и обсуждали планы на каникулы.
– Миона, мне кажется, тебе все-таки стоит поехать, – в третий раз повторил Рон. – Мама будет рада тебя видеть, и вообще...
– Рон, – устало возразила Гермиона, – я уже поняла, что именно тебе кажется. А мне кажется иначе. Скоро выпускные экзамены, так что я собираюсь как следует поработать в библиотеке. Чего и тебе желаю.
– Миона, так ведь еще куча времени, – простонал Рон. Он уже и сам не рад был тому, что завел этот разговор. Хуже сердитой Гермионы была только сердитая Гермиона, читающая ему лекцию об учебе.
– Рон, давай на этом остановимся, – решительно сказала Гермиона. – Я никуда не еду, и точка.
– Это я уже понял, – странно ровным голосом сказал Рон. – Знаешь, пойду-ка я собираться и вообще спать. Завтра с утра рано вставать.
– Рон, ты что, обиделся?
– Конечно, нет, – он чмокнул ее в щеку и поднялся на ноги. – Спокойной ночи, Миона.
– Спокойной ночи, – растерянно ответила она.
* * *
Утром после завтрака толпы гомонящих студентов потянулись на станцию. Гермиона рассталась с братом и сестрой Уизли у главного входа в замок. Она чмокнула в щеку Рона и крепко обняла Джинни на прощание.
– Семейная идиллия, – раздался ехидный голос у нее за спиной.
Она резко обернулась. Так и есть: Малфой со своей фирменной насмешливой улыбочкой стоял на ступеньках, чуть склонив голову набок.
– Грейнджер, а где твои вещи? – удивился он. – Ты что, не берешь с собой все свои триста тридцать три фунта учебников?
– Нет, не беру, – холодно отвечала Гермиона. – Я остаюсь с ними здесь.
Удивляясь, с какой это стати она вообще отчитывается перед Малфоем, она в последний раз махнула рукой Рону и Джинни и скрылась в дверях.
Драко молча обошел пару Уизли и быстро двинулся к станции. На ходу он мысленно корил себя за несдержанность. Знать бы заранее, что она не едет... И кто его за язык тянул? Но его так разозлили все эти объятия и прочие нежности... особенно потому, что были предназначены не ему. Взгляды Уизли сверлили ему спину, но он не оборачивался.
* * *
– Малфой в последнее время странный какой-то, – задумчиво сказала Джинни, – тебе не кажется?
Рон удивленно посмотрел на младшую сестренку.
– По мне, так он по жизни ненормальный, – заявил он. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, – Джинни наморщила нос, пытаясь сформулировать свои ощущения, – он даже язвит как будто по привычке. И, в общем-то, не сказал ничего противного Гермионе. Так могли бы пошутить ты или Гарри... – она осеклась и опустила взгляд.
Оставшийся путь до станции брат и сестра проделали молча.
* * *
В поезде Драко выбрал пустое купе и сразу же запечатал дверь заклинанием. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь начал лезть к нему с глупыми разговорами. Обойдутся, мест в поезде хватит. Он разложил свои вещи и сел к окну.
Уверенность в себе, которую Драко обожал демонстрировать на людях, наедине с собой частенько покидала его. Вот и теперь он был растерян и оттого встревожен. Будущее пугало его. Драко чувствовал себя слепцом на незнакомом перекрестке: мало того, что не все дороги, оказывается, ведут в Рим, так еще и неизвестно, ведут ли они куда-нибудь вообще.
Он пытался представить себя на месте отца – и не мог. Люциус Малфой слыл человеком холодного ума и несгибаемой воли. Проявления чувств он считал слабостью; единственными признаками его природного темперамента были редкие вспышки ярости.
Драко было пять, когда Люциус решил всерьез взяться за его воспитание. Это означало конец маминым сказкам на ночь, детскому простительному легкомыслию и прочей вольнице. К семи годам Драко страстно хотел быть во всем похожим на отца. В одиннадцать он считал себя взрослым и невероятно гордился собой – юным наследником древнего рода. К тринадцати понял, что отец его не любит, и решил, что сделает все, чтобы завоевать его уважение. А в семнадцать, когда он начал осознавать, что не готов идти уже проторенным путем, отца не стало. И Драко так и не успел сказать ему «нет».
Пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать. Простая последовательность простых чисел. Всего двенадцать лет – и круг замкнулся. В пять судьба лишила его свободы выбора, в семнадцать – рукой неизвестного убийцы швырнула эту уже почти забытую свободу ему в лицо. Вот тебе твоя жизнь, мальчик. Используй ее с умом.
Правда, он получил целый год отсрочки. Целый год он мог просто жить, предоставленный самому себе, как будто ничего не произошло. Теперь же песок в колбе кончился, и время истекло.
Драко устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ему предстояло сделать самый сложный выбор в своей жизни. Ему предстояло понять, чего он хочет.
На этот раз пробуждение было гораздо менее приятным. Асфальт вообще плохо годится для того, чтобы на нем спать. А уж если он мокрый...
Гарри с трудом разлепил веки. На этот раз очки были на нем, и даже оказались целы. Только увидев на стеклах капли, он осознал, что идет дождь.
«Час от часу не легче! Лучше уж лес, чем мокрый тротуар...»
Гарри сел и осмотрелся. Небольшая улочка, обычные двухэтажные домики с палисадниками и газончиками. Все бы хорошо, если бы не цвета. Например, асфальт (или нечто похожее) под ним был зеленым. На газонах колыхалась ярко-розовая трава, а пасмурное, судя по наличию дождя, небо переливалось всеми оттенками фиолетового и лилового.
«Значит, так. Хорошая новость: я в третий раз выжил после Авады. Плохая новость: я сижу на тротуаре в каком-то кислотном городе, и вокруг меня вот-вот начнут собираться люди».
Действительно, над ним склонилась какая-то женщина в длинных просторных одеяниях оранжевого цвета. Зонтик у нее в руке был квадратным.
– Вам плохо? – участливо поинтересовалась она.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно ответил Гарри, поднимаясь на ноги. – Просто поскользнулся. Спасибо.
Он поспешно убедился, что палочка по-прежнему в кармане, и торопливо пошел прочь. Городок напоминал обычное английское захолустье – с точностью до диких красок и странных одеяний местных жителей. Последних, кстати, было немного – то ли погода отпугивала, то ли еще что.
«Мне здорово повезло, что здесь такая мода. Хорошо бы я смотрелся в этой форме на лондонских улицах, например».
Мысль об одежде напомнила Гарри, что он весь мокрый с головы до ног. Видимо, он успел пролежать под дождем достаточно долго, потому что промок насквозь и, естественно, замерз.
«Так и заболеть недолго...» – подумал Гарри, оглядываясь в поисках укромного местечка, где можно было бы поколдовать. Наиболее подходящим ему показался уголок миниатюрного скверика, где росли какие-то густые кусты с нежно-бирюзовой листвой и странными бежевыми плодами, чем-то напоминавшими апельсины. Укрывшись от посторонних глаз, он достал палочку и с облегчением произнес высушивающее и согревающее заклинания.
«Ну вот, совсем другое дело... Дождь, конечно, все еще моросит, и я потом опять промокну, но так лучше, чем ничего. Жаль, что капюшона нет...»
Он вернулся на дорогу и отправился бродить по городу, надеясь, что это как-то поможет ему решить, что делать дальше.
* * *
Том Реддл очнулся от того, что его довольно бесцеремонно трясли за плечо.
– И чегой-то ты разлегся у меня на полу? – раздался над ухом скрипучий женский голос.
Убедившись, что палочка по-прежнему у него в руке, Том открыл глаза. И тут же пожалел об этом, потому что более жуткой старухи он не видывал за всю свою бурную жизнь. Из-под косматых бровей на него с интересом взирали по-совиному круглые и желтые глаза, длинный нос чудовищным крючком нависал над тонкими, почти бескровными губами. Морщинистое иссохшее лицо обрамляли нечесаные седые патлы. Взгляд у бабки был на редкость цепкий и пронзительный.
От удивления Том даже подавил совершенно естественное желание запустить в старуху Авадой. К тому же что-то ему подсказывало, что, лежа на полу, ему вряд ли удастся произвести на кого-нибудь впечатление.
– Придержи язык, женщина, – прошипел он, поднимаясь на ноги и стараясь сохранять достоинство. Интуиция усердно нашептывала, что со старухой что-то неладно, но за последние лет двадцать он совсем разучился доверять своим ощущениям.
– Надо же, какой смешной мальчик, – старуха только снисходительно хмыкнула. – И еще голодный, небось?
– Какой я тебе мальчик? – заорал Темный Лорд, теряя остатки терпения.
– Ты палку-то свою спрячь, – ухмыльнулась бабка, – а то неровен час, стрясется чего. Тебя же еще и лечить потом придется.
Желтые глаза на мгновение вспыхнули – и тут же потухли. Реддл вдруг ощутил, что предпочел бы встретиться лицом к лицу с разъяренным Дамблдором, чем сердить эту странную женщину. От нее исходила такая сила, что он и в самом деле на какой-то миг почувствовал себя мальчиком. Том неохотно спрятал волшебную палочку в карман.
– Вот так-то лучше, – с довольным видом кивнула старуха. – Тебе лет-то сколько? Десятков пять, али чуть больше? Вот справишь хоть трехсотые-то именины, тогда и будешь палкой своей размахивать... А так – совсем дитя дитем. Садись вон к столу давай.
Она махнула рукой на лавку у стены, и Том послушно сел за стол, прислонясь к деревянной стене. Теперь он получил возможность как следует разглядеть помещение, в котором оказался. Это был, судя по всему, небольшой бревенчатый домик с одной-единственной комнатой внутри, большую часть которой занимала здоровенная каменная печь. Вдоль стен располагались деревянные лавки, у одной из них стоял небольшой деревянный же и колченогий стол. У двери притулилась пузатая кадка с водой, со стен и потолка свисали какие-то веники, пучки растений, мешочки с непонятно чем и прочая сомнительная на вид дребедень. Пахло травами, молоком и хлебом. На одной из лавок сидел и умывался громадный черный кот с облезлым хвостом и обгрызенными ушами.
– Сейчас я тебе поесть-то соображу, – бабка поковыляла к печи. – Кашу будешь?
Не дожидаясь ответа, она взяла в руки длинную палку, увенчанную странными металлическими рогами (вряд ли стоит удивляться, что Том Реддл никогда в жизни не видел ухвата), пошуровала ею в печи и извлекла оттуда закопченный чугунный горшок. На столе перед Томом последовательно появились глиняная миска с вышеупомянутой кашей, деревянная ложка с резной ручкой, два ломтя ржаного хлеба и щербатая кружка с козьим молоком.
Томми попал к чертовой бабушке А Гаррик и вовсе к черту на рога...
Запятая перед "и" закрывает дополнительное придаточное "что отец его не любит".
Насчет ущербного - подумаю, спасибо. Действительно, слово немного не то. Имелось в виду нечто вроде "лишний на этом празднике жизни", только с негативным оттенком.
гыыы! Попадание бедного Волда к Бабе Яге добило меня окончательно
Вообще, фик был бы вполне хорош, если бы не флаффная до оскомины в зубах линия Драко-Гермиона. Но это вопрос вкуса, видимо, да и читать джен мало кто любит.
Несколько удивил диалог Снейп-Дамб, хотя, возможно, дело в моих представлениях о персонажах.
Уже привыкшие за много лет к этой процедуре студенты молча ждали, когда Снейпу надоест анализировать их самих, их мозги, их отношение к тонкому процессу зельеварения и его, Снейповы, неподдельные страдания по поводу необходимости обучать таких тупиц. Минут через пять Снейп наконец иссяк и завершил свой пламенный монолог требованием написать на каникулах дополнительное трехфутовое эссе.
Вот это совершенно изумительная фраза!
Ну и в качестве критики - эпиграф в кавычки не берется.
Скажите мне вот что, дорогие товарищи: кто-нибудь узнал в тексте апельсины цвета беж? Или их в заголовок выносить?
И еще. Киньте кто-нибудь свое мнение по поводу вот этого кусочка:
Пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать. Простая последовательность простых чисел. Всего двенадцать лет – и круг замкнулся. В пять судьба лишила его свободы выбора, в семнадцать – рукой неизвестного убийцы швырнула эту уже почти забытую свободу ему в лицо. Вот тебе твоя жизнь, мальчик. Используй ее с умом.
Через полтора часа бесцельных блужданий Гарри вышел на центральную площадь, совершенно обычную для захолустного городишки любой страны. Несколько магазинов, парочка кафе, ратуша...
Дождь наконец-то перестал, и небо слегка прояснилось, окрасившись в нежные светло-сиреневые тона. Поднялся легкий ветер, зашелестев листвой тех самых голубых кустов – обойдя полгорода, Гарри уже понял, что здесь их повсеместно сажали в качестве живых изгородей. Забавные бежевые шарики на ветках издавали пряный, сладковато-горький запах.
Гарри вдруг понял, что очень проголодался. Но пробовать незнакомые плоды? Нет уж, дудки. Если 7 лет учебы в Хогвартсе его чему-нибудь научили, так в первую очередь тому, что все незнакомое обычно потенциально опасно, а ядовитых растений гораздо больше, чем съедобных.
Он мог, конечно, повторить фокус с тянучкой... Но сладкого ему больше не хотелось, да и для колдовства следовало сначала найти укромное место.
Может, пойти в кафе? Но у него нет денег... В памяти всплыл родной зал "Трех метел", и внезапно Гарри дико захотелось поесть по-человечески, сидя за столом в уютном и теплом помещении. И желательно что-нибудь мясное. Скажем, отбивную с жареной картошкой. Или сосиски с горошком. Или хотя бы яичницу с беконом... Он судорожно сглотнул и усилием воли заставил себя прекратить этот гастрономический бред.
«Интересно, что они вообще тут едят. Может, мне удастся договориться насчет какой-нибудь работы? В конце концов, я столько всего делал у Дурслей, что могу попроситься в это кафе кем-нибудь... Да хоть мойщиком посуды».
Гарри скривился, представив, сколько посуды он перемыл у своих родственничков за последние лет десять.
«А может... Вообще-то я легко могу сбежать, не заплатив. Аппарировать на другой конец города, да и все. Хотя тогда мне придется убраться отсюда как можно скорее. Мерлин, до чего я дошел: думаю о краже как о чем-то само собой разумеющемся... Тоже мне, честный гриффиндорец. Ладно, на месте разберемся».
Гарри быстрым шагом пересек площадь и подошел к двери ближайшего кафе. Сквозь большие окна было хорошо видно, что находится внутри: длинная барная стойка темного дерева, небольшие стеклянные столики на причудливо выгнутых металлических ножках, смешные маленькие фонарики со свечками, свисающие с потолка на тоненьких цепочках. Называлось это заведение «У Кесси за пазухой».
«Интересно, кто такая Кесси? Или такой?» – подумал Гарри, решительно потянул на себя дверную ручку и шагнул внутрь.
Даже если бы юноша успел понять, что видит перед собой, вряд ли он бы смог остановиться. Темное помещение, где он оказался, было чем угодно, только не баром.
* * *
Том Реддл, которому впервые за много лет выпала возможность нормально поесть, вовсю предавался давно забытым ощущениям.
Сначала он порадовался, что за всю свою богатую приключениями жизнь так и не стал вампиром. Потому что предложенная ему бабкой гречневая каша была щедро сдобрена ядреным чесноком.
Потом он обнаружил, что козье молоко невыносимо воняет козой. И что пить его не морщась – трудная задача даже для самого Темного Лорда. Особенно под пристальным взглядом этой странной старухи, которая теперь сидела напротив и не сводила с него глаз.
– Ну что, сыт теперь? – поинтересовалась она, когда Реддл дожевал хлеб и мужественно запил его последним глотком молока.
Том молча кивнул.
– Экий ты невежа, – проскрипела бабка. – Хоть «благодарствую» сказал бы, али просто спасибо, а? – она вдруг хихикнула. – Ладно, что с тебя взять, с твоим-то воспитанием.
Реддл мысленно заскрипел зубами, но смолчал. Непонятная мощь, исходившая от этой старухи, превосходила все, что ему когда-либо приходилось видеть.
– Ты не серчай, милок, на бабку-то, не серчай, – усмехнулась его хозяйка. – Бабка знает, что говорит, а ты слушай, да на ус мотай... У тебя еще вся жизнь впереди, мальчик...
Она взглянула ему прямо в лицо – и Том вдруг увидел, что глаза у нее совсем молодые и ясные, цвета подсвеченного солнцем янтаря. Он почувствовал, что тонет в этом янтарном пламени... и тут старуха отвела взгляд.
– Смотри, утопнешь, с непривычки-то, – насмешливо покачала головой она и вдруг посерьезнела. – Долго тебе здесь оставаться нельзя. Внучек мой к вечеру прибудет, а у него к людям особый интерес. В общем, нечего тебе здесь делать.
– Внучек? – с любопытством спросил Реддл. Его и вправду интересовало, какой же внучек может быть у такой бабки.
– Экий ты прыткий, – хмыкнула старуха. – Все-то тебе знать нужно. Внучка моего вы, люди, по-всякому зовете. Кто мессиром, кто мэтром, а кто и, – она опять усмехнулась, – просто лордом.
Том вздрогнул.
– Понял? Вот то-то же. Дай-ка я тебе на прощание погадаю...
На столе перед бабкой неизвестно откуда появились карты, до того замусоленные, что трудно было разглядеть картинки. Ловкими движениями перетасовав колоду, она принялась раскладывать их перед собой, что-то бормоча себе под нос.
Минут через пять она торжествующе объявила:
– Ну, что я тебе скажу, милок? Казенного дома не жди, не предвидится. А вот дорога дальняя тебя и впрямь ждет. Да не одного тебя. Выходит тут повсюду мальчишка зеленоглазый, так тебе с ним по пути.
Реддл мрачно усмехнулся.
– Я смотрю, ты знаешь, о ком я? – подмигнула бабка. – Ну и ладушки. Только смотри: дорога-то у вас повсюду одна выходит. Или есть она, или нет ее. Тебе лучше знать, что это значит. А теперь ступай.
– Куда? – не удержался Реддл.
– В дверь, – ухмыльнулась старуха. – Другого пути тебе нет.
Понимая, что разговор окончен, Том встал из-за стола и направился к выходу. У двери он оглянулся: бабка, по-птичьи наклонив голову, со странной улыбкой смотрела ему вслед.
– Спасибо, – неуверенно пробормотал он и отвернулся.
– На здоровье, милок, на здоровье, – хмыкнула бабка ему в спину.
М. Фрай
* * *
Снейп на мгновение замер, потом с обреченным видом обернулся и взглянул в глаза директору.
– Да, Альбус?
Дамблдор вздохнул. Общение с Северусом всегда было нелегким занятием, а сегодня тот явно вознамерился превзойти самого себя.
– Северус, – твердо сказал он. – Я же вижу, что ты не все сказал. Тебя по-прежнему что-то беспокоит...
Классически изогнутая бровь и выражение абсолютного недоумения на лице.
– Северус, я очень ценю твой талант мима, – без улыбки произнес директор, – но хватит на сегодня представлений. Номера на педсовете было вполне достаточно. Я хочу знать, что происходит.
И Снейп сдался. Когда Дамблдор перестает шутить и начинает язвить, дело определенно пахнет неприятностями.
– По правде сказать, Альбус, я и сам толком не знаю, – признался он. – Но что-то происходит, это точно. В этом... происшествии на квиддичном поле есть нечто весьма странное. И мне это не нравится.
Дамблдор помрачнел.
– Продолжай.
– Есть две вещи, которые мне не дают покоя, – начал Снейп. – Первое: Метка по-прежнему у меня на руке. Она не побледнела и не изменилась. Это может не иметь никакого значения, а может значить очень много – мы с вами об этом говорили.
Директор кивнул.
– И второе, – сказал Мастер Зелий. – Вы обратили внимание, что тогда на поле не нашли ни одной, ни другой палочки?
– Честно говоря, – сухо ответил Дамблдор, – мне было несколько не до того.
Снейп кивнул, чувствуя себя немного неуютно. Ему действительно было жаль мальчишку – но не более того. Всеобщее горе, которое он, по логике вещей, должен был разделять, но не разделял, заставляло его чувствовать себя ущербным. Его сегодняшняя вспышка на педсовете частично объяснялась именно этим.
– Так вот, – продолжил он, торопясь сгладить неловкость, – обе палочки действительно пропали. И я ручаюсь, что ни у кого не было возможности их забрать. Они просто исчезли. Я никогда не слышал ни о чем подобном, Альбус.
– Я тоже, мой мальчик, – задумчиво сказал директор. – Я тоже. Что ты собирался предпринять?
– Все как обычно, – Снейп пожал плечами. – Пороюсь в библиотеке. Возможно, загляну на Диагон-Аллею.
– Держи меня в курсе, – сказал Дамблдор, поднимаясь. – И пойдем, наконец, ужинать.
* * *
В пятницу утром Снейп объявил седьмому курсу результаты контрольной.
– Мисс Грейнджер – удовлетворительно, – кисло произнес он, почти швырнув на стол Гермионы испещренный пометками пергамент. – Мистер Малфой – удовлетворительно, с натяжкой. Не ожидал от вас.
Гермиона закусила губу, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
«Это нечестно, он же не предупреждал, – думала она. – И Малфою выговор сделал, все равно что похвалил. Как будто от меня он ожидал... Боже мой, и чего я все время реву?»
Машинально она взглянула на соседний стол и встретилась взглядом с Малфоем. Тот едва заметно пожал плечами и скорчил какую-то безобидную рожицу: мол, чего ты хочешь, это же Снейп.
Не желая соглашаться с Малфоем, Гермиона поспешно отвернулась.
– Собственно говоря, остальные пополнили ряды троллей, – Снейп закончил раздавать проверенные работы. – Понятия не имею, зачем вам вообще мои уроки...
Уже привыкшие за много лет к этой процедуре студенты молча ждали, когда Снейпу надоест анализировать их самих, их мозги, их отношение к тонкому процессу зельеварения и его, Снейповы, неподдельные страдания по поводу необходимости обучать таких тупиц. Минут через пять Снейп наконец иссяк и завершил свой пламенный монолог требованием написать на каникулах дополнительное трехфутовое эссе.
– Выберите один из вопросов, с которыми вы не справились. А теперь переходим к теме сегодняшнего урока...
* * *
Вечером Гермиона и Рон сидели на диване в гриффиндорской гостиной и обсуждали планы на каникулы.
– Миона, мне кажется, тебе все-таки стоит поехать, – в третий раз повторил Рон. – Мама будет рада тебя видеть, и вообще...
– Рон, – устало возразила Гермиона, – я уже поняла, что именно тебе кажется. А мне кажется иначе. Скоро выпускные экзамены, так что я собираюсь как следует поработать в библиотеке. Чего и тебе желаю.
– Миона, так ведь еще куча времени, – простонал Рон. Он уже и сам не рад был тому, что завел этот разговор. Хуже сердитой Гермионы была только сердитая Гермиона, читающая ему лекцию об учебе.
– Рон, давай на этом остановимся, – решительно сказала Гермиона. – Я никуда не еду, и точка.
– Это я уже понял, – странно ровным голосом сказал Рон. – Знаешь, пойду-ка я собираться и вообще спать. Завтра с утра рано вставать.
– Рон, ты что, обиделся?
– Конечно, нет, – он чмокнул ее в щеку и поднялся на ноги. – Спокойной ночи, Миона.
– Спокойной ночи, – растерянно ответила она.
* * *
Утром после завтрака толпы гомонящих студентов потянулись на станцию. Гермиона рассталась с братом и сестрой Уизли у главного входа в замок. Она чмокнула в щеку Рона и крепко обняла Джинни на прощание.
– Семейная идиллия, – раздался ехидный голос у нее за спиной.
Она резко обернулась. Так и есть: Малфой со своей фирменной насмешливой улыбочкой стоял на ступеньках, чуть склонив голову набок.
– Грейнджер, а где твои вещи? – удивился он. – Ты что, не берешь с собой все свои триста тридцать три фунта учебников?
– Нет, не беру, – холодно отвечала Гермиона. – Я остаюсь с ними здесь.
Удивляясь, с какой это стати она вообще отчитывается перед Малфоем, она в последний раз махнула рукой Рону и Джинни и скрылась в дверях.
Драко молча обошел пару Уизли и быстро двинулся к станции. На ходу он мысленно корил себя за несдержанность. Знать бы заранее, что она не едет... И кто его за язык тянул? Но его так разозлили все эти объятия и прочие нежности... особенно потому, что были предназначены не ему. Взгляды Уизли сверлили ему спину, но он не оборачивался.
* * *
– Малфой в последнее время странный какой-то, – задумчиво сказала Джинни, – тебе не кажется?
Рон удивленно посмотрел на младшую сестренку.
– По мне, так он по жизни ненормальный, – заявил он. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, – Джинни наморщила нос, пытаясь сформулировать свои ощущения, – он даже язвит как будто по привычке. И, в общем-то, не сказал ничего противного Гермионе. Так могли бы пошутить ты или Гарри... – она осеклась и опустила взгляд.
Оставшийся путь до станции брат и сестра проделали молча.
* * *
В поезде Драко выбрал пустое купе и сразу же запечатал дверь заклинанием. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь начал лезть к нему с глупыми разговорами. Обойдутся, мест в поезде хватит. Он разложил свои вещи и сел к окну.
Уверенность в себе, которую Драко обожал демонстрировать на людях, наедине с собой частенько покидала его. Вот и теперь он был растерян и оттого встревожен. Будущее пугало его. Драко чувствовал себя слепцом на незнакомом перекрестке: мало того, что не все дороги, оказывается, ведут в Рим, так еще и неизвестно, ведут ли они куда-нибудь вообще.
Он пытался представить себя на месте отца – и не мог. Люциус Малфой слыл человеком холодного ума и несгибаемой воли. Проявления чувств он считал слабостью; единственными признаками его природного темперамента были редкие вспышки ярости.
Драко было пять, когда Люциус решил всерьез взяться за его воспитание. Это означало конец маминым сказкам на ночь, детскому простительному легкомыслию и прочей вольнице. К семи годам Драко страстно хотел быть во всем похожим на отца. В одиннадцать он считал себя взрослым и невероятно гордился собой – юным наследником древнего рода. К тринадцати понял, что отец его не любит, и решил, что сделает все, чтобы завоевать его уважение. А в семнадцать, когда он начал осознавать, что не готов идти уже проторенным путем, отца не стало. И Драко так и не успел сказать ему «нет».
Пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать. Простая последовательность простых чисел. Всего двенадцать лет – и круг замкнулся. В пять судьба лишила его свободы выбора, в семнадцать – рукой неизвестного убийцы швырнула эту уже почти забытую свободу ему в лицо. Вот тебе твоя жизнь, мальчик. Используй ее с умом.
Правда, он получил целый год отсрочки. Целый год он мог просто жить, предоставленный самому себе, как будто ничего не произошло. Теперь же песок в колбе кончился, и время истекло.
Драко устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ему предстояло сделать самый сложный выбор в своей жизни. Ему предстояло понять, чего он хочет.
------------------------
* Король треф – верный друг, дама червей – сокрытие чувств, валет пик - пустые хлопоты.
Зоя Ященко (группа «Белая Гвардия»)
На этот раз пробуждение было гораздо менее приятным. Асфальт вообще плохо годится для того, чтобы на нем спать. А уж если он мокрый...
Гарри с трудом разлепил веки. На этот раз очки были на нем, и даже оказались целы. Только увидев на стеклах капли, он осознал, что идет дождь.
«Час от часу не легче! Лучше уж лес, чем мокрый тротуар...»
Гарри сел и осмотрелся. Небольшая улочка, обычные двухэтажные домики с палисадниками и газончиками. Все бы хорошо, если бы не цвета. Например, асфальт (или нечто похожее) под ним был зеленым. На газонах колыхалась ярко-розовая трава, а пасмурное, судя по наличию дождя, небо переливалось всеми оттенками фиолетового и лилового.
«Значит, так. Хорошая новость: я в третий раз выжил после Авады. Плохая новость: я сижу на тротуаре в каком-то кислотном городе, и вокруг меня вот-вот начнут собираться люди».
Действительно, над ним склонилась какая-то женщина в длинных просторных одеяниях оранжевого цвета. Зонтик у нее в руке был квадратным.
– Вам плохо? – участливо поинтересовалась она.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно ответил Гарри, поднимаясь на ноги. – Просто поскользнулся. Спасибо.
Он поспешно убедился, что палочка по-прежнему в кармане, и торопливо пошел прочь. Городок напоминал обычное английское захолустье – с точностью до диких красок и странных одеяний местных жителей. Последних, кстати, было немного – то ли погода отпугивала, то ли еще что.
«Мне здорово повезло, что здесь такая мода. Хорошо бы я смотрелся в этой форме на лондонских улицах, например».
Мысль об одежде напомнила Гарри, что он весь мокрый с головы до ног. Видимо, он успел пролежать под дождем достаточно долго, потому что промок насквозь и, естественно, замерз.
«Так и заболеть недолго...» – подумал Гарри, оглядываясь в поисках укромного местечка, где можно было бы поколдовать. Наиболее подходящим ему показался уголок миниатюрного скверика, где росли какие-то густые кусты с нежно-бирюзовой листвой и странными бежевыми плодами, чем-то напоминавшими апельсины. Укрывшись от посторонних глаз, он достал палочку и с облегчением произнес высушивающее и согревающее заклинания.
«Ну вот, совсем другое дело... Дождь, конечно, все еще моросит, и я потом опять промокну, но так лучше, чем ничего. Жаль, что капюшона нет...»
Он вернулся на дорогу и отправился бродить по городу, надеясь, что это как-то поможет ему решить, что делать дальше.
* * *
Том Реддл очнулся от того, что его довольно бесцеремонно трясли за плечо.
– И чегой-то ты разлегся у меня на полу? – раздался над ухом скрипучий женский голос.
Убедившись, что палочка по-прежнему у него в руке, Том открыл глаза. И тут же пожалел об этом, потому что более жуткой старухи он не видывал за всю свою бурную жизнь. Из-под косматых бровей на него с интересом взирали по-совиному круглые и желтые глаза, длинный нос чудовищным крючком нависал над тонкими, почти бескровными губами. Морщинистое иссохшее лицо обрамляли нечесаные седые патлы. Взгляд у бабки был на редкость цепкий и пронзительный.
– Давай-ка подымайся, милок, – проскрипела она. – Нечего тут валяться.
От удивления Том даже подавил совершенно естественное желание запустить в старуху Авадой. К тому же что-то ему подсказывало, что, лежа на полу, ему вряд ли удастся произвести на кого-нибудь впечатление.
– Придержи язык, женщина, – прошипел он, поднимаясь на ноги и стараясь сохранять достоинство. Интуиция усердно нашептывала, что со старухой что-то неладно, но за последние лет двадцать он совсем разучился доверять своим ощущениям.
– Надо же, какой смешной мальчик, – старуха только снисходительно хмыкнула. – И еще голодный, небось?
– Какой я тебе мальчик? – заорал Темный Лорд, теряя остатки терпения.
– Ты палку-то свою спрячь, – ухмыльнулась бабка, – а то неровен час, стрясется чего. Тебя же еще и лечить потом придется.
Желтые глаза на мгновение вспыхнули – и тут же потухли. Реддл вдруг ощутил, что предпочел бы встретиться лицом к лицу с разъяренным Дамблдором, чем сердить эту странную женщину. От нее исходила такая сила, что он и в самом деле на какой-то миг почувствовал себя мальчиком. Том неохотно спрятал волшебную палочку в карман.
– Вот так-то лучше, – с довольным видом кивнула старуха. – Тебе лет-то сколько? Десятков пять, али чуть больше? Вот справишь хоть трехсотые-то именины, тогда и будешь палкой своей размахивать... А так – совсем дитя дитем. Садись вон к столу давай.
Она махнула рукой на лавку у стены, и Том послушно сел за стол, прислонясь к деревянной стене. Теперь он получил возможность как следует разглядеть помещение, в котором оказался. Это был, судя по всему, небольшой бревенчатый домик с одной-единственной комнатой внутри, большую часть которой занимала здоровенная каменная печь. Вдоль стен располагались деревянные лавки, у одной из них стоял небольшой деревянный же и колченогий стол. У двери притулилась пузатая кадка с водой, со стен и потолка свисали какие-то веники, пучки растений, мешочки с непонятно чем и прочая сомнительная на вид дребедень. Пахло травами, молоком и хлебом. На одной из лавок сидел и умывался громадный черный кот с облезлым хвостом и обгрызенными ушами.
– Сейчас я тебе поесть-то соображу, – бабка поковыляла к печи. – Кашу будешь?
Не дожидаясь ответа, она взяла в руки длинную палку, увенчанную странными металлическими рогами (вряд ли стоит удивляться, что Том Реддл никогда в жизни не видел ухвата), пошуровала ею в печи и извлекла оттуда закопченный чугунный горшок. На столе перед Томом последовательно появились глиняная миска с вышеупомянутой кашей, деревянная ложка с резной ручкой, два ломтя ржаного хлеба и щербатая кружка с козьим молоком.
зпт?
Гермиона рассталась с братом и сестрой Уизли у главного входа в замок.
как-то оно не звучит... совсем...
Удивляясь, с какой это стати она вообще отчитывается перед Малфоем, она в последний раз махнула рукой Рону и Джинни и скрылась в дверях.
она.... она
Драко молча обошел пару Уизли и быстро двинулся к станции.
и тут мне не нравиться. Пара - це ж муж с женой, а не брат с сестрой
Взгляды Уизли сверлили ему спину, но он не оборачивался.
Хм... У графа разыгралось воображение.... Но он пока еще молчит
Хм. Вроде бы в значении "в конце концов" запятые вокруг "наконец" не ставятся. Вроде бы это нужное значение. Щас еще покумекаю...
Про остальное буду усиленно думать. Спасибо тебе ОГРОМНОЕ!
А Гаррик в Тибет?
э-э-э... не спец. Весма может, что ты права. Это так - рефлекс
Про остальное буду усиленно думать. Спасибо тебе ОГРОМНОЕ!
Дык, надо же оправдывать пост гаммы
Не очень похоже на Снейпа, больше поверю, что он мог почувствовать неловкость. Но это ИМХО чистейшей воды.
Минут через пять Снейп наконец иссяк
Мне тут тоже запятые кажутся к месту. И Снейп иссяк - немного не звучит. Слова иссякли, поток красноречия иссяк. Но это ИМХО.
К тринадцати понял, что отец его не любит, и решил
Перед и запятая вроде лишняя.
А Том и Баба Яга - славная парочка!
Тут опять порывался вставить свои пять копеек Граф, но Чакра его сдержала.
Не смог... Прав доступа нетути
Запятая перед "и" закрывает дополнительное придаточное "что отец его не любит".
Насчет ущербного - подумаю, спасибо. Действительно, слово немного не то. Имелось в виду нечто вроде "лишний на этом празднике жизни", только с негативным оттенком.
(скрипит мозгами) Буду думать.... Буду думать...
гыыы! Попадание бедного Волда к Бабе Яге добило меня окончательно
Вообще, фик был бы вполне хорош, если бы не флаффная до оскомины в зубах линия Драко-Гермиона. Но это вопрос вкуса, видимо, да и читать джен мало кто любит.
Несколько удивил диалог Снейп-Дамб, хотя, возможно, дело в моих представлениях о персонажах.
Уже привыкшие за много лет к этой процедуре студенты молча ждали, когда Снейпу надоест анализировать их самих, их мозги, их отношение к тонкому процессу зельеварения и его, Снейповы, неподдельные страдания по поводу необходимости обучать таких тупиц. Минут через пять Снейп наконец иссяк и завершил свой пламенный монолог требованием написать на каникулах дополнительное трехфутовое эссе.
Вот это совершенно изумительная фраза!
Ну и в качестве критики - эпиграф в кавычки не берется.
Спасибо! Мое мнение по поводу ДМ/ГГ ты знаешь
Скажите мне вот что, дорогие товарищи: кто-нибудь узнал в тексте апельсины цвета беж? Или их в заголовок выносить?
И еще. Киньте кто-нибудь свое мнение по поводу вот этого кусочка:
Пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать. Простая последовательность простых чисел. Всего двенадцать лет – и круг замкнулся. В пять судьба лишила его свободы выбора, в семнадцать – рукой неизвестного убийцы швырнула эту уже почти забытую свободу ему в лицо. Вот тебе твоя жизнь, мальчик. Используй ее с умом.
Очень он у меня выстраданный.
Фраза "лишний на этом празднике жизни" прямо просится на место слова "ущербным". Только праздник в кавычки взять. Самое оно будет. Но решать автору.
Выстраданность кусочка чувствуется в тщательной выверенности слов. Показано, как все вернулось в исходную точку.
* * *
Через полтора часа бесцельных блужданий Гарри вышел на центральную площадь, совершенно обычную для захолустного городишки любой страны. Несколько магазинов, парочка кафе, ратуша...
Дождь наконец-то перестал, и небо слегка прояснилось, окрасившись в нежные светло-сиреневые тона. Поднялся легкий ветер, зашелестев листвой тех самых голубых кустов – обойдя полгорода, Гарри уже понял, что здесь их повсеместно сажали в качестве живых изгородей. Забавные бежевые шарики на ветках издавали пряный, сладковато-горький запах.
Гарри вдруг понял, что очень проголодался. Но пробовать незнакомые плоды? Нет уж, дудки. Если 7 лет учебы в Хогвартсе его чему-нибудь научили, так в первую очередь тому, что все незнакомое обычно потенциально опасно, а ядовитых растений гораздо больше, чем съедобных.
Он мог, конечно, повторить фокус с тянучкой... Но сладкого ему больше не хотелось, да и для колдовства следовало сначала найти укромное место.
Может, пойти в кафе? Но у него нет денег... В памяти всплыл родной зал "Трех метел", и внезапно Гарри дико захотелось поесть по-человечески, сидя за столом в уютном и теплом помещении. И желательно что-нибудь мясное. Скажем, отбивную с жареной картошкой. Или сосиски с горошком. Или хотя бы яичницу с беконом... Он судорожно сглотнул и усилием воли заставил себя прекратить этот гастрономический бред.
«Интересно, что они вообще тут едят. Может, мне удастся договориться насчет какой-нибудь работы? В конце концов, я столько всего делал у Дурслей, что могу попроситься в это кафе кем-нибудь... Да хоть мойщиком посуды».
Гарри скривился, представив, сколько посуды он перемыл у своих родственничков за последние лет десять.
«А может... Вообще-то я легко могу сбежать, не заплатив. Аппарировать на другой конец города, да и все. Хотя тогда мне придется убраться отсюда как можно скорее. Мерлин, до чего я дошел: думаю о краже как о чем-то само собой разумеющемся... Тоже мне, честный гриффиндорец. Ладно, на месте разберемся».
Гарри быстрым шагом пересек площадь и подошел к двери ближайшего кафе. Сквозь большие окна было хорошо видно, что находится внутри: длинная барная стойка темного дерева, небольшие стеклянные столики на причудливо выгнутых металлических ножках, смешные маленькие фонарики со свечками, свисающие с потолка на тоненьких цепочках. Называлось это заведение «У Кесси за пазухой».
«Интересно, кто такая Кесси? Или такой?» – подумал Гарри, решительно потянул на себя дверную ручку и шагнул внутрь.
Даже если бы юноша успел понять, что видит перед собой, вряд ли он бы смог остановиться. Темное помещение, где он оказался, было чем угодно, только не баром.
* * *
Том Реддл, которому впервые за много лет выпала возможность нормально поесть, вовсю предавался давно забытым ощущениям.
Сначала он порадовался, что за всю свою богатую приключениями жизнь так и не стал вампиром. Потому что предложенная ему бабкой гречневая каша была щедро сдобрена ядреным чесноком.
Потом он обнаружил, что козье молоко невыносимо воняет козой. И что пить его не морщась – трудная задача даже для самого Темного Лорда. Особенно под пристальным взглядом этой странной старухи, которая теперь сидела напротив и не сводила с него глаз.
– Ну что, сыт теперь? – поинтересовалась она, когда Реддл дожевал хлеб и мужественно запил его последним глотком молока.
Том молча кивнул.
– Экий ты невежа, – проскрипела бабка. – Хоть «благодарствую» сказал бы, али просто спасибо, а? – она вдруг хихикнула. – Ладно, что с тебя взять, с твоим-то воспитанием.
Реддл мысленно заскрипел зубами, но смолчал. Непонятная мощь, исходившая от этой старухи, превосходила все, что ему когда-либо приходилось видеть.
– Ты не серчай, милок, на бабку-то, не серчай, – усмехнулась его хозяйка. – Бабка знает, что говорит, а ты слушай, да на ус мотай... У тебя еще вся жизнь впереди, мальчик...
Она взглянула ему прямо в лицо – и Том вдруг увидел, что глаза у нее совсем молодые и ясные, цвета подсвеченного солнцем янтаря. Он почувствовал, что тонет в этом янтарном пламени... и тут старуха отвела взгляд.
– Смотри, утопнешь, с непривычки-то, – насмешливо покачала головой она и вдруг посерьезнела. – Долго тебе здесь оставаться нельзя. Внучек мой к вечеру прибудет, а у него к людям особый интерес. В общем, нечего тебе здесь делать.
– Внучек? – с любопытством спросил Реддл. Его и вправду интересовало, какой же внучек может быть у такой бабки.
– Экий ты прыткий, – хмыкнула старуха. – Все-то тебе знать нужно. Внучка моего вы, люди, по-всякому зовете. Кто мессиром, кто мэтром, а кто и, – она опять усмехнулась, – просто лордом.
Том вздрогнул.
– Понял? Вот то-то же. Дай-ка я тебе на прощание погадаю...
На столе перед бабкой неизвестно откуда появились карты, до того замусоленные, что трудно было разглядеть картинки. Ловкими движениями перетасовав колоду, она принялась раскладывать их перед собой, что-то бормоча себе под нос.
Минут через пять она торжествующе объявила:
– Ну, что я тебе скажу, милок? Казенного дома не жди, не предвидится. А вот дорога дальняя тебя и впрямь ждет. Да не одного тебя. Выходит тут повсюду мальчишка зеленоглазый, так тебе с ним по пути.
Реддл мрачно усмехнулся.
– Я смотрю, ты знаешь, о ком я? – подмигнула бабка. – Ну и ладушки. Только смотри: дорога-то у вас повсюду одна выходит. Или есть она, или нет ее. Тебе лучше знать, что это значит. А теперь ступай.
– Куда? – не удержался Реддл.
– В дверь, – ухмыльнулась старуха. – Другого пути тебе нет.
Понимая, что разговор окончен, Том встал из-за стола и направился к выходу. У двери он оглянулся: бабка, по-птичьи наклонив голову, со странной улыбкой смотрела ему вслед.
– Спасибо, – неуверенно пробормотал он и отвернулся.
– На здоровье, милок, на здоровье, – хмыкнула бабка ему в спину.
Том Реддл открыл дверь и вышел.
Томыча начинает становитсья жалковато
Мысли скакнули резковато. И в первом предложении вопросительный знак просится.
Но это я так, для порядку. Согласна с Чакрой.
Эк вы оперативно!
Насчет скачка - согласна, действительно, нехорошо получилось. Ща подумаю...
"Снейп иссяк" - вроде бы стандартный метонимический перенос. Имхо, нормально.
И, если кому интересно (я специально проверила):
В значении обстоятельства времени (в конце концов, в результате, в итоге) слово "наконец" запятыми не выделяется НИКОГДА, так как не является вводным.
Т.о.
"Во-первых, Х. Во-вторых, У. И, наконец, Z" - запятые обязательны. (порядок изложения)
"Да заткнешься ты, наконец, или нет?!" - запятые обязательны (эмоц. оценка говорящего).
"Он наконец ушел" - обстоятельство времени. запятые НЕ ставятся.
Убедительно.